Абсолютные друзья - Страница 45

Профессор, элегантный седоволосый мужчина лет за шестьдесят, рад продемонстрировать свой на удивление хороший английский. Ведет он себя как хозяин, принимающий в гостях хорошего знакомого, и Манди пытается вспомнить, а вдруг они уже встречались, скажем, в Праге, в Бухаресте или в одном из двух десятков городов, в которых ему пришлось побывать в последние пять недель. Компанию Профессору составляет фигуристая товарищ Инге, которая, по ее словам, представляет институт Гете.

– А вы – Тед, не так ли? – осведомляется Профессор с милой улыбкой на устах.

– Тед. Да.

– А я, разумеется, Вольфганг. Товарищ на самом деле звучит излишне буржуазно, вы со мной согласны?

Почему разумеется? – гадает Манди, а глаза Профессора продолжают посылать сигналы об их загадочном для Манди знакомстве.

С товарищем Инге по одну руку и Профессором по другую Манди вдыхает могильный воздух крошечного летнего домика Гете, прикасается к тому самому столу, за которым писал поэт. Проходит по комнатам, где Лист сочинял музыку, ест сосиску в подвальном баре отеля «Слон» и чокается с группой пьяных китайских издателей, пытаясь вызвать из прошлого дух Томаса Манна. Но этот чертов поляк постоянно лезет в голову.

Во второй половине дня лимузин везет их в Ильменау, чтобы полюбоваться построенным на вершине холма храмом самого прекрасного и самого короткого стихотворения на немецком языке. Профессор устроился на переднем сиденье рядом с водителем. Товарищ Инге на заднем прижимается к Манди то ногой, то плечом. Дорога вся в колдобинах, которые зачастую заполнены водой. За окном зеленые поля перемежаются полуразрушенными фермерскими домами и уродливыми серыми многоэтажками. Их лимузин обгоняет группу велосипедистов, потом советских солдат в серой форме, совершающих пробежку под надзором сержанта. Воздух липкий от копоти, из заводских труб валят клубы черного дыма, листва растущих вдоль дороги деревьев с болезненной желтизной, гигантские щиты напоминают ему, что он находится в стране мира и прогресса. Дорога идет в гору, и вот они уже на границе Тюрингского леса. Их окружают заросшие высокими деревьями пологие холмы. По серпантину они карабкаются вверх и выкатываются на обзорную площадку. Водитель, худощавый юноша в ковбойских сапогах, выскакивает из-за руля, чтобы открыть дверцы. Оставив его сторожить лимузин, они идут дальше по скалистой тропе, петляющей между сосен, с Профессором в авангарде.

– Ты счастлив, Тед? – нежно спрашивает Инге.

– Тут божественно, спасибо.

– Может, ты скучаешь по жене.

В общем-то, нет, Инге. Меня тревожит другое – как переправить польского актера через Берлинскую стену. Они достигают вершины. Под ними во все стороны уходят вдаль заросшие лесом холмы. Знаменитая сторожка закрыта. Древняя железная табличка с готическим шрифтом – единственное доказательство мыслей старого поэта, размышляющего о вечности. В какой-то момент, это правда, Манди слышит мелодичный голос Мандельбаума, декламирующего священные строки: «Горные вершины спят… отдохнешь и ты».

– Ты тронут, Тед? – спрашивает товарищ Инге, проводя ладошкой по его предплечью.

– Безмерно, – бурчит Манди.

Они спускаются с холма, Профессор вновь впереди. Товарищ Инге желает знать, возможна ли победа социализма в Великобритании без революции. Манди говорит, что он на это надеется. Лимузин ждет. Худощавый водитель прохаживается вокруг него, докуривая сигарету. Когда открывает дверцы, из тени деревьев выскакивает заляпанный грязью «Трабант», набирая скорость, проезжает мимо, держа курс к подножию холма, и скрывается за поворотом. В кабине только водитель, скорее всего, но необязательно, мужчина, отмечает для себя Манди. В низко надвинутой на лоб шерстяной шапочке.

– Насколько я понимаю, это куратор нашего музея, – заметив интерес Манди, поясняет Профессор на хорошем английском. – Бедный герр Штудманн – тревожно-мнительная личность, всегда находит повод поволноваться. Он знает, что у нас сегодня важный гость, вот и приехал, чтобы убедиться, что вы всем довольны.

– Тогда почему он не остановился и не представился?

– Бедный герр Штудманн такой застенчивый. Предпочитает людям книги. Общение для него – сущее наказание. К тому же его отличает эксцентричность, что вы, англичане, цените.

Манди чувствует себя дураком. Мимо проехал не пойми кто. Совершенно неизвестный ему человек. «Остынь», – приказывает он себе. Так или иначе день проходит, а это главное. На обратном пути Профессор угощает их лекцией об отношениях Гете и Природы.

– Если снова окажетесь в Веймаре, пожалуйста, позвоните мне на работу, – настаивает товарищ Инге, протягивая Манди визитную карточку.

Профессор, улыбаясь, признается, что у него визитки нет. Похоже, намекает, что его и без визиток хорошо знают. Они договариваются дружить до конца жизни.

* * *

За кулисами Веймарского Национального театра, только что прибыв на психоделическом автобусе из молодежного хостела, «Свит доул компани» готовится к последнему спектаклю гастролей, и Манди решает отвлечься, пакуя реквизит и костюмы в помещении под сценой театра: отъезд назначен на раннее утро. Все фибры его души требуют оставить поляка в Веймаре, но сын майора так поступить не может. Как и отец его еще не родившегося ребенка, как и муж Кейт.

Это помещение служит и конференц-залом. Посередине стоит стол цвета меда. По продольным торцам выстроились обитые кожей троны. Паркет из лучшего тика, железные ворота выводят на задний двор. Взяв в руки корону Гамлета, Манди слышит, как прямо над головой гремит голос Лексэма, нашего ямайкского Макбета, перекрывающий раскаты грома. Завернув корону в какие-то тряпки, он укладывает ее в ящик. А когда берется за цепь Полония, чтобы поступить с ней аналогичным образом, замечает Банко, который смотрит на него из кирпичной арки по левую руку, только сегодня Банко играет Саша в современной одежде.